Интервью с Алексеем Германом младшим: "На роль Довлатова искал актера, похожего на мужика" (фото)

Режиссер: "Когда дочь и вдова Довлатова приехали из Америки, то очень удивлялись тому, что Питер стал таким чистым". Фото: Кинопоиск

Имя: Алексей Герман-мл.
Ро­дил­ся: 04.09.1976, Ленинград (Россия)
Карьера: режиссер
Герман-младший родился в семье знаменитого российского кинорежиссера Алексея Германа ("Двадцать дней без войны") и сценариста Светланы Кармалиты ("Трудно быть Богом"). В 2001 году окончил режиссерский факультет ВГИКа, работал на киностудии "Ленфильм". Первая его студенческая короткометражка "Осеннее поле" победила на киевском кинофестивале "Молодость". Снял четыре полнометражных фильма, каждый из которых сопровождал фестивальный успех — в Берлине и Венеции.
Сейчас снимает фильм "Довлатов", который рассказывает о четырех днях из жизни культового писателя и его окружения — Бродского, главного режиссера БДТ Георгия Товстоногова. История создана по мотивам одной из новелл сборника "Чемодан", но при этом не является экранизацией произведения. Режиссер работал над сценарием три года, в создании достоверного образа главного героя ему помогали дочь и супруга Сергея Донатовича. Картину планируют завершить к началу 2017 года.
— Алексей, вы сейчас работаете над картиной "Довлатов" о знаменитом писателе. Слышала, вы уже четверть фильма сняли!
— Больше половины уже. Очень тяжело проходят съемки. Почему? Потому что почти не осталось натуры Ленинграда 1971 года, и это проблема. Город ведь тогда был в довольно запущенном состоянии. А сегодня Петербург по большей части отреставрирован, и натуру тех времен сложно найти. Взять ту же киностудию "Ленфильм" — мы снимали ее вовсе не на "Ленфильме", потому что там началась реконструкция... Еще тяжело с костюмами. Потому что, например, Лена Окопная, наш художник, хочет использовать оригинальные вещи, а все это очень тяжело собирается.
— Чем, по-вашему, актуальна эта история из 70-х сегодня? Чем вам так интересен этот период?
— Мне кажется, что он интересен в любом случае. Потому что 1970-е — это выдающиеся писатели, художники, в принципе выдающаяся жизнь. Целое поколение было каким-то литературоцентричным и по-своему прекраснодушным. При этом им было непросто существовать в советских реалиях, потому что не было публикаций. Мне кажется, что это вообще вечная история — когда очень талантливым людям под разными, как правило, надуманными предлогами не дают возможности быть собой. С другой стороны, я думаю, что в советское время плотность культуры была гораздо выше, чем сегодня. Да, очень много судеб было разрушено, многие погибли, многие эмигрировали, но если сравнить то, что было тогда, с тем, что есть сейчас, то, конечно, та культура была намного богаче. Это был целый ряд великих режиссеров, которым при всех палках в колеса, которые им ставили, удавалось снимать совершенно выдающиеся фильмы.

"Бумажный солдат". Серебряный призер фестиваля в Венеции.
— Образ Довлатова, созданный вами, совпадает с его народным образом, с тем, как его представляет читатель?
— Не знаю. Мне кажется, что так называемый народный образ Довлатова в каком-то смысле почерпнут из его же литературы, его произведений, в которых он создал из себя героя и на которого сам же смотрит как бы со стороны. Но, думаю, что Довлатов не в точности повторял литературу, что он разный. Известно, например, что он даже в самые тяжелые времена, когда его не публиковали, просыпался каждое утро и садился писать, писать, писать. Как я понимаю, для него литература была жизнью и той единственной профессией, которой он хотел себя посвятить. Поэтому некий образ обаятельного человека, трагического денди, который может писать, а может не писать, безусловно, не совсем соответствует действительности. Думаю, что за ним стоит невероятная работа и попытка выскочить на совершенно новые области литературы. Но я ни на какое знание Довлатова не претендую — у каждого он свой.
— Знаю, что экранизировать историю Довлатова восемь лет назад вам предложила дочь писателя, Катя, после того как просмотрела вашего "Бумажного солдата". Они с мамой, Еленой Довлатовой, даже приезжали в Петербург к началу съемок. Расскажите, что они делали?
— Ну, они приехали, сходили на студию, познакомились со съемочной группой, увидели артиста, который играет главную роль (вопреки слухам, в роли писателя снялся не Данила Козловский, сыгравший в итоге фарцовщика, а иностранный артист, имя которого не разглашается. — Авт.). Читали сценарий, делились с нами какими-то важными фактами из жизни Довлатова — что может быть, чего не могло быть. Ходили по улице Рубинштейна, которая изменилась, очень удивлялись городу — тому, что он чистый. Это реально так — чистый, вылизанный. Не все районы, но многие. А вообще не хочу говорить за них, но это наверняка эмоционально сложно, когда ты где-то жил, возвращаешься туда, а там все уже абсолютно другое.
— Вы очень долго искали актеров, в частности исполнителя главной роли. Насколько удовлетворены своим выбором?
— В какой-то степени артист, конечно, похож на героя, которого он играет. Но, наверное, идеального сходства быть не может, да мы его и не искали. Мы прежде всего пытались найти актера, похожего на мужика, потому что Довлатов все-таки был мужиком, а во-вторых, кого-то с очень тонкой душевной организацией. Ну а в-третьих, нужно понимать, что Довлатов был человек высокий и красивый. А это довольно редкое явление, когда в одном лице совмещаются и красота, и внутренняя тонкость. Поэтому, действительно, такого человека мы искали очень долго, в разных странах, но все-таки нашли. У нас вообще снимаются артисты из Польши, Армении, Финляндии.

"Гарпастум". Душевный фильм о дружбе и любви к футболу.
— Изначально планировалось, что жену писателя, Елену, сыграет Чулпан Хаматова, но в ре­­зультате у нее не получилось по графику...
— В итоге ее сыграла одна польская актриса, не буду пока называть имени.
— Для вас это уже второй фильм в копродукции ("Довлатов" — фильм общего производства Росии, Сербии и Польши). Международное сотрудничество обогащает кино?
— Да, считаю, что это полезно и дает много дополнительных возможностей. Хорошо ведь, что в Петербурге работает большая интернациональная команда. Наша операторская группа — из Польши, к примеру. Мне нравится, что все идет нормально и мы существуем без лишних сложностей на площадке, которые обычно всегда сопровождают съемочный процесс, что все лишено каких-то политических споров. Все просто работают над одним делом — тяжело, много, но вместе. Разные культуры, разные языки — да, наверное, это что-то привносит в картину.
— Фильм "Под электрическими облаками" стал последней совместной российско-украинской лентой. Как это отразилось на судьбе картины, на ее прокате, на отношении к ней?
— Странно отразилось. Для меня вся история с картиной вообще мало объяснима. Каких-то вещей я просто не понимаю — например, того, что ее всего несколько раз показали в Украине. Ведь в фильме действительно нет ничего, что могло бы вызвать какую-то агрессивную реакцию! Да, картина выходила уже во время конфликта, и отношение к ней было настороженным, поэтому, очевидно, было сложно найти под нее маркетинговый бюджет... Но при этом в России она свободно вышла в прокат, ее поддержал "Первый канал", никто ее не запрещал, ничего плохого про нее не говорили.
Для меня было удивительным, что на Берлинском фестивале представители украинского министерства культуры по какой-то, на мой взгляд, очень странной причине, специально перенесли свой приезд, лишь бы не присутствовать на премьере. А еще я так и не понял, почему ее не показали на фестивале "Молодость". Просто мне кажется, что культура должна быть мостом. А когда мост рубится, это глупо, ведь обрубить его совсем все равно не получится.

Сергей Довлатов. Автор "Зоны" и "Компромисса" за машинкой.
— Каким вы видите в будущем отношения между нашими странами?
— Если я честно отвечу, меня возненавидит некоторое количество людей. Вот мне честно сказать, что я думаю?
— Скажите!
— Я думаю, что все только начинается, но через какое-то время отношения все равно постепенно будут восстанавливаться. Нравится это кому-то или нет, но пойдет откат. Я абсолютно не считаю, что Янукович был хорошим президентом. Уверен, что он был вором, и это для всех очевидно. Ведь так? Я ничего и никого не идеализирую. Понимаю, что существует огромная ненависть, а еще понимаю, что ни Европа, ни Америка не собираются отказываться от своего куска хлеба, чтобы дать его Украине. Ну не будут они это делать! Они ни хорошие, ни плохие, просто всякое государство преследует свои интересы, и все люди заинтересованы в развитии собственных бизнесов. Государства делают то, что выгодно в первую очередь им. Поэтому, повторюсь, никаких невероятных пожертвований ради Украины никто не сделает, а будут только вдохновенно рассказывать, как надо правильно жить. Я очень люблю Европу, уважаю европейские ценности, но, к сожалению, так, как хотел Майдан, не получится. Не потому, что украинцы плохие, а потому, что в действительности это мало кому нужно. Вот и вся политика, вот и все торги. Будут договариваться за спиной, будут распиливать. Поэтому, мне кажется, нужно надеяться только на себя и никому не верить.
— Вы свое кино так или иначе снимаете об интеллигенции. А чего вы в принципе от нее ждете? Возлагаете на нее какие-то надежды?
— Если вы хотите узнать о русской интеллигенции — в ней нет единства, она расколота. В ней сегодня очень много полярных мнений. Кто-то принимает Крым, кто-то не принимает. Скажу так: есть какое-то количество людей, мнение которых для меня имеет ценность. Скажем, я с большим уважением отношусь к позиции Виктора Шендеровича по отношению к Украине. Но также я знаю много людей, не менее уважаемых, которые считают иначе.
Я очень уважаю демократический выбор украинского народа и буду рад, если у вас получится построить антикоррупционное государство, это будет прекрасно. Но вы должны понимать, что в Украине не все гладко. Я не говорю, что в России все хорошо — у нас тоже огромное количество угрюмых, агрессивных людей. Но мой дед — из Украины, моя бабушка выросла в Украине, моя мама родилась в Киеве. У меня дома говорили по-украински... И, зная своих родственников, я понимаю, что для них признание Бандеры, Шухевича и УПА героями было бы абсолютно неприемлемым.

С отцом. С выдающимся режиссером Германом-старшим.
— Знаю, что вы заступались за нашего режиссера Олега Сенцова.
— Да, и за это на меня наехали на центральном ТВ. Типа я такой же враг, потому что считаю, что история с Сенцовым несправедливая.
— Как вы думаете, когда заканчивается любовь к родине и начинается патриотизм?
— Везде, во всех странах есть люди, которые, на мой взгляд, эксплуатируют политическую тематику для поддержания собственного веса. Что в Украине, что в России — одно и то же. Я ничего плохого в патриотизме не вижу. Но я для себя эту грань определил: любовь к родине не должна стимулироваться, к примеру, возможностью наращивания собственной идейности и получением каких-то преференций.
— Вы в одном интервью сказали, что кино утратило функцию разговора, что оно больше не формирует мировоззрение.
— Кино действительно во многом утрачивает эту функцию. Раньше у него была объединительная задача, а сегодня все ушло в социальные сети, которые многое дают, но многое и отнимают. Например, они дают иллюзию действия, разговора, востребованности, общения, понимания мира. Поэтому если раньше больше встречались в кинотеатрах, на каких-то серьезных фильмах, то сейчас в основном все ленты смотрятся в интернете. То есть кино в какой-то степени действительно утратило функцию разговора, но с другой стороны, мир сегодня, конечно, формирует совсем не то, что можно назвать кино.
— В числе своих любимых режиссеров вы часто называете Бергмана, Антониони. Но таких режиссеров уже давно нет. Какого кино вам не хватает сегодня?
— Нестандартного. Мне не хватает кино, которое со мной разговаривает, которое существует в собственных координатах. Если честно, я не фанат мультикультуризма. Да, для меня очень важно, что существуют разные национальности, вероисповедание, ориентации — что угодно. Мне кажется, что коммуникация — это вообще очень хорошо. Но когда в этой коммуникации утрачивается собственная идентичность, то это минус. Все-таки кино 70—60-х в этом смысле было более разнообразным. В нем от этой культурной разности рождалось какое-то трение, от этого трения — искры, а от них — новые способы повествования. Сейчас все не так, к сожалению.