Сегодня 115-летие со дня рождения Андрея Платонова

– Любите ли вы пролетариат в целом и согласны за него жизнь положить?

– Люблю и кровь лить согласен, только чтобы не зря и не дуриком.
Так, двумя фразами из повести «Сокровенный человек» я бы дал концепцию платоновского жизнеполагания. А вот как, также коротко, его изображает В. Шкловский: «Платонов прочищает реки. Товарищ Платонов ездит намужественном корыте, называемом автомобиль… Платонов – мелиоратор. Он рабочий лет двадцати шести. Белокур… Товарищ Платонов очень занят. Пустыня наступает». –Да, невыносимая затяжная борьба с пустыней, её тягучими песками была синонимом непрекращающейся до конца дней битвы Платонова за место под солнцем.
«Не было фортуны ему. Как ни напишет, мимо попал, не туда, не те, не такие…» – недоумевает булгаковский шпик над нелёгкой писательской судьбой Пушкина, к которому его приставили «топтать след». И ежели шпика этого прикрепить к нашему герою (а в 1938 за А.П. взаправду «топтал след» НКВД), он бы наверняка через некоторое время поразился невероятной платоновской непрухе, его типографским несчастьям и пролеткультовским парадоксам.
В приступах бесчеловечной издевательской травли чиновники об него разве что ноги не вытирали.
За дерзновенно-иллюзорную, страстную фантастику и содомитский историзм 20-х. За неославянизм, пугачёвщину и щедринский – до антисоциализма – «систематический бред» и антибюрократизм 30-х в форме сказок, бахтинских реляций-хронотопов типа «коммунизма за поворотом». За карамазовщину, ироничный психологизм и нравственность-безнравственность «дураков и умных», сатирическое прикрытие антитоталитаризма… За безнадёжность и мракобесие в реализме – чудовищный гротеск, ирреальность. За эзоповский перевод на свой неповторимый самородный язык антисталинских текстов Ленина поры неизлечимой болезни. Одновременно за опровержение самого Ленина и его универсалий путём «доведения их до логического конца»: когда трудящиеся «думают сами за себя на квартирах». А также за читаемую невооружённым глазом подковырку в авторских вопросах о сущем: «Кто строит социализм, зачем. Что такое социализм и какая в нём, чёрт возьми, радость?»
А после сталинского росчерка: «Подонок!» – на страницах повести «Впрок» – Платонова вовсе «наотмашь» исключат из литературы. (С 1931 г. вплоть до кончины издадут лишь несколько маленьких книжечек-брошюр и повесть «Джан».)
И по сравнению с время от времени «вычёркиваемыми» собратьями по перу – Зощенко, Ахматовой, Пастернаком, Мандельштамом, Булгаковым, Пильняком, Замятиным – Платонов смотрится совсем уж издательски обиженным. Трагически и надолго забытым. Вынужденно подписывающим многие свои произведения псевдонимом. Переживая постоянные отказы, отказы, отказы в публикациях.
А ведь парадоксальность платоновского дарования состоит в том, что он, потомственный работяга, сызмальства кормилец семьи, «сын рыбака», сын «Героя труда», был «идеальной моделью» подлинно пролетарского писателя, истово верившего в постреволюционное народное счастье и светлое советское будущее. Но его настолько понятийно фальсифицировали и текстуально препарировали, что даже скромного своего местечка в литературе он при жизни не получил.
Единственно, чему остался верен до конца – писательскому долгу и нерушимой системе мировоззренческих взглядов. Заключённых в собственной выстраданной философии преодоления и постижения нового – новых истин, идей, мыслей. По-шпенглеровски органично очерченных историософской концепцией. Вместе с тем по-фаустовски магических, мифологичных. Магнетических.
«Ошибку» в печатании Платонова признали Серафимович, Фадеев, Шолохов. «Писатели, желающие быть советскими, должны ясно понимать, что нигилистическая распущенность и анархо-индивидуалистическая фронда чужды пролетарской революции никак не меньше, чем прямая контрреволюция с фашистскими лозунгами. Это должен понять и А. Платонов» (Авербах, генсек РАПП). Сталин честно признавал, что до коммунизма нам ещё далеко. В «Чевенгуре» же, несмотря на уверения вождя, коммунизм достигнут. За что Платонов и поплатился.
Платонов умер, не дождавшись публикации главных своих трудов – «Чевенгура» и «Котлована», – соединивших извечные крестьянские и городские утопии-императивы. Изображающих революционные катаклизмы вплоть до страшного нечеловеческого пароксизма – божьего, точнее, «небожьего» безумия – суда… Безбожно-таки натравивших Маркса на Энг… извините, на Христа – подготовкой и организацией «второго пришествия». Опусов в жанре бахтинской мениппеи – хронотопов – «универсального жанра последних вопросов», полных гнева и горечи и… физиологически натурального секса, панэротизма. И отчуждения. Философских романов о коммунизме, НЭПе, прошлом и будущем, снах и реальности. О социальных аномалиях, катарсисе и людях в них…
– Скоро конец всему наступит?
– Социализм, что ль? Через год…
Хотя говорить – ещё не значит быть человеком! – как сказал профессор Преображенский. Без сожаления превратив Шарикова обратно в бессловесное животное.

Игорь Фунт Источник: echo.msk.ru