Волшебная кисть Головина

Столь масштабная выставка этого русского художника проходит впервые.

В Третьяковской галерее проходит выставка художественных работ А. Головина (1863-1930). Впервые художественное наследие живописца, графика, театрального оформителя, мастера декоративного искусства представлено во всем многообразии.

Наряду с Третьяковской галереей для экспозиции предоставили свои сокровища 23 музея и частные коллекции. На выставке показаны почти 300 живописных и графических работ Головина, эскизы костюмов и декораций, подлинные сценические костюмы, изготовленные к различным спектаклям по рисункам художника. Впервые в Москве демонстрировались костюмы к спектаклю «Маскарад» М.Ю Лермонтова в постановке 1917 г. Вс.Э. Мейерхольда (Александринский театр), которые считались утраченными, и как говорят, случайно были обнаружены на складах Алесксандринки.

Выставка приурочена к 150-летию художника, а первым юбилей отметил Петербург, Русский музей, однако московская выставка получилась значительно масштабнее.

Посетителей встречает автопортрет художника (1912 г.), который как бы приглашает всех на свой праздник.

А выставка Головина — это действительно праздник, чудесный, сказочный, волшебный, полный изящества и какой-то хрупкой красоты. Мир театра и Серебряного века, модерна, мир искусства.

Дягилев, Русские сезоны, Бакст, Бенуа, «Мир искусства», Коровин — эти имена пришли раньше, а вот Головин был мне мало знаком. Помнится, в студенческие годы попалась на глаза небольшая брошюрка «Головин и Шаляпин. Ночь под крышей Мариинского театра» (изд. «Художник РСФСР») Б.А. Альмедингена, прочитала её и узнала о замечательном театральном художнике Головине, хотя, разумеется, имя его мелькало в разных книжках Серебряного века. В ту ночь 1908 г. сразу же после окончания спектакля, — давали оперу Серова «Юдифь», Шаляпин исполнял партию Олоферна — певец, не разгримировываясь, поднялся в мастерскую художника; до утра он позировал, а Головин работал. Гостей в мастерской собралось немало, был и Альмединген, ученик Головина, он-то обо всем позже и поведал. Но ни художник, ни его модель, казалось, никого не замечали — они жили какими-то особыми часами вдохновения, они были в его волшебном пространстве, словно бы в ином измерении, и ничего вокруг, кроме них двоих, более не существовало. Роскошный, восточно-прекрасный библейский Олоферн, возлежащий на ложе и простирающий десницу, а глаза… Такие глаза мог «делать» только Шаляпин. И Головин. «Вот Головин берёт в руку толстый декорационный уголь и начинает быстро наносить линию за линией, черту за чертой. Мы, смотрящие, поражены тем, как художник одним взглядом охватывает грандиозную фигуру Шаляпина — она так насыщена движением, внутренней силой. Гости безмолвно стоят и внимательно смотрят, пораженные рождением второго Олоферна», — так описывал эти таинственные мгновенья творчества Альмединген. Портрет экспонировался на выставке «Салон», организованной журналом «Аполлон» (1909) и получил восторженную оценку публики. Картина была сразу же приобретена Третьяковской галереей.

Этим портретом и открывается большой раздел экспозиции — «Театр». А далее чудный Борис Годунов (Шаляпин).

Талант Головина покорил и Европу. В 1908 г. Русские сезоны Дягилева представили парижской публике оперу Мусоргского «Борис Годунов». Спектакль шел в оформлении, в основном, исполненном по эскизам Головина. По воспоминаниям Шаляпина, спектакль был грандиозным, «за все 25 лет, что я служу в театре, я никогда не видал такого величественного представления». А вот как вспоминал сам художник о парижской премьере:

«Помню, какой фурор произвело выступление Шаляпина в роли Бориса… Я стоял… за кулисами. Когда появился Шаляпин, находившийся около меня француз-пожарный воскликнул с изумлением: “Скажите, это настоящий русский царь?”».

По воспоминаниям С.П. Дягилева успех «Бориса Годунова» описанию не поддавался, Париж был потрясен. «Публика в холодно-нарядной Opera переродилась: люди взбирались на кресла, в исступлении кричали, стучали, махали платками, плакали в несдержанно-азиатском, а не в сдержанно-европейском восторге. Русский гений завоевал столицу мира и весь мир. Европа приняла в себя, впитала Мусоргского, его “Бориса Годунова” (который и по сей день не сходит со всех европейских и американских сцен)».

Портрет Шаляпина в роли Фарлафа («Руслан и Людмила») продолжает галерею образов певца. Знакомство Головина и Шаляпина относится ко второй половине 1890-х гг., а начав работать в Мариинском театре, Головин крепко подружился с певцом. Шаляпин обсуждал с Головиным готовившиеся постановки, прислушивался к советам художника.

Вообще выставка открывает Головина как великолепного портретиста. В экспозиции представлена целая вереница портретов современников художника. Тут и Н.К. Рерих, и Э.Ф. Голлербах, первый биограф Головина, друг «Мира искусства» Н.Е. Добычина и граф В.И. Канкрин, чиновник по особым поручениям Дирекции Императорских театров, и Д.А. Смирнов в роли кавалера де Грие, солист Большого, а с 1907 г. — Мариинского театра, и прелестная Фрося — «Девочка и фарфор», и Вс. Э. Мейерхольд, и поэт М.А. Кузмин, и меценат А.А. Карзинкин (в 1905 г. вошел в состав Совета Третьяковской галереи), с ним Головин путешествовал в 1895-1897 гг. по Италии, Франции, Испании. Искусствовед С.К. Маковский так вспоминал об этом вояже художника: «Испания произвела на Головина неизгладимое впечатление. Он влюбился в Испанию всею силою своего воображения, как только может влюбиться северный “варвар” в сказку юга. Он полюбил узоры мавританских развалин и роскошь древних соборов, розовую дымку цветущего миндаля, сигарниц Севильи, гитан Гренады, и ленивую тишину затуманенных зноем полдней, и шумное оживление испанской улицы под вечер, буйные пляски в ночных тавернах». В 1908 г. на сцене Мариинского театра ставили оперу «Кармен», спектакль оформлял Головин. Это был, по воспоминаниям современников, ослепительный свет южного солнца, горячее дыхание воздуха Испании, ее кипящей жизни. Тот же Маковский отмечал, что «никогда еще до того с такой педантичной тщательностью не разрабатывались на Мариинской сцене этнографические подробности нарядов и гримов. …”оперный” слишком долго означало — фальшивый. Но для нас, конечно, важна тут не столько испанская этнография, сколько опять-таки симфония красок… и прелесть пейзажей, реальных и вместе фантастичных, как бывают воспоминания наши о снах…». И если до того испанский народный костюм обычно создавали пестрым и цветистым, то колористическое решение Головина было иным: черный и белый, охра и табачный разнообразных оттенков. В мужском костюме художник дал преобладание коричневым и приглушенным красным тонам, в женском — серый, лиловый, зеленоватый. Сказался тут, очевидно, острый глаз художника, тонкая наблюдательность мастера, одним словом, все то, что запечатлела память в путешествиях по Испании.

«Испанская тема» в экспозиции выставки открывается портретом М.Н. Кузнецовой-Бенуа в роли Кармен, с 1906 г. она была солисткой Мариинского театра. К этому портрету примыкают еще 6-7 портретов испанок. В период 1900-1910 гг. Головин создал целую «испанскую серию», мысленно возвращаясь в прекрасную полуденную страну, словно тоскуя по ней, вспоминая о прошлом, как о дивном сне…

В портретной галерее А.Я. Головина выделяется особо и групповой портрет служащих Императорских театров. Работа 1906 г., на полотне изображены А. Сальников, заведующий красильной мастерской Императорских театров, А.В. Калинов, заведующий освещением в Мариинском театре, В.Д. Щеголёв, заведующий освещением в Александринском театре.

Все портреты Головина, безусловно, это документы эпохи. Понятно, что о людях известных больше и известно. А тут «люди маленькие», делавшие свое большое дело тихо и незаметно, жизнь их сокрыта от нас, но художник сумел передать красоту этих простых благородных ликов.

Портрет просто великолепен, еще и потому, что писался он явно не «на заказ». Много в нем тепла, доброго чувства, это поклон художника незаметным труженикам театра, без которых и сам театр был бы невозможен.

А вот и портрет самого А.Я. Головина, начертанный пером А.Н. Бенуа, после первой встречи в Москве. В своих воспоминаниях он писал: «У Головина царил “дикий” беспорядок или, по крайней мере, та “видимость беспорядка”, которую часто создает вокруг себя поглощенный творчеством художник и в котором он сам все же вполне разбирается. И вот, среди этого беспорядка, состоявшего из всяких “орудий ремесла”, меня встретил молодой, высокого роста красавец-блондин, показавшийся мне олицетворением изящества и самой аристократической приветливости. Я даже вообразил, что передо мной не “простой Головин”, а отпрыск древнего графского рода. В то же время, мне показалось, что я встретил в нем человека, который мог бы мне стать другом, и что именно с ним мне будет особенно приятно общаться. На самом же деле Александр Яковлевич, не будучи вовсе благородного происхождения (он откровенно признался, что он попович), не только своим наружным видом походил на аристократа, но это был органически-недоступный человек, избегавший всякого сближения. Французские выражения distant, fuyant (отчужденный, избегающий общения) вполне подходили к его характеристике».

А.Я. Головин родился в Москве в семье священника. Учился в Катковском лицее, затем Поливановской гимназии, по окончании которой поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. За дипломную работу «Снятие с креста» (1889) он получил большую серебряную медаль и звание классного художника. Важную роль в формировании Головина-художника сыграла семья Поленовых. Сам Василий Дмитриевич преподавал в училище Головину, а дружба с Е.Д. Поленовой, сестрой художника привела Головина в Абрамцевский кружок (конец 1890-х гг.), где он полностью погрузился в богатейшую атмосферу народного творчества. Изумительная декоративная керамика Головина занимает небольшой раздел выставки (поливные блюда «Жар-птица», «Цветы», братина «Курица», декоративные кувшины, эскизы оформления столовой дома М.Ф. Якунчиковой). Нарядность, игривость, красочность народного русского стиля характеризует эти работы мастера. В это же время Головин выполнил несколько панно для фасадов гостиницы «Метрополь».

В эти годы художник стал активно участвовать в московских выставках. В частности,, его работа «В иконописной. Древнерусский иконописец» (1894), представленная в нынешней экспозиции, была показана на XIV выставке Московского общества любителей художеств, она была приобретена П.М. Третьяковым и стала первой работой Головина в собрании Третьяковки. Кстати, на выставке рядом с ней вывешены и две иконы кисти Головина «Богородица на престоле» и «Спас на престоле».

В 1900 г. оформительский талант художника сказался в исполнении интерьера Кустарного отдела («Русская деревня») на Всемирной выставке в Париже; здесь Головин получил золотую медаль за декоративно-прикладное искусство, серебряную — за майолики.

В начале 1900 года В.А. Теляковский, тогда управляющий Московской конторой Императорских театров, пригласил Головина к сотрудничеству, так началась почти 30-летняя театральная жизнь художника, за которую он создал более полусотни оперных, балетных и драматических спектаклей, точнее — декораций и костюмов к ним. Именно так, поскольку Головин часто сам расписывал «километры» холста, принимал участие в раскрашивании и расписывании костюмов, а не только создавал к ним эскизы. Первой работой стала опера А.Н. Корещенко «Ледяной дом», затем опера А.С. Даргомыжского «Русалка» в Большом театре, там же в 1901 — «Лебединое озеро» вместе с К. Коровиным, в 1903 — в Мариинском «Псковитянка» Римского-Корсакова…

«Волшебник красок и знаток старорусского стиля», - писал о Головине А.Н. Бенуа.

И действительно, все это раскрылось уже и на Всемирной выставке в Париже и на одной из выставок «Художественного предприятия» «Современное искусство» (1903).

М.В. Добужинский вспоминал, что цель выставки была создать ряд «показательных интерьеров» со всей обстановкой: «Предполагалось, что поистине необыкновенно красивое убранство комнат явится блестящим сюрпризом и ошеломит петербургскую публику, даст толчок вкусу, чуть ли не создаст новую эру… Действительно, была великолепна темно-синяя столовая Бенуа—Лансере… был очарователен овальный будуар Бакста… Полуэтажом выше ютилась низенькая “светелка”, придуманная Головиным, в сказочном русском духе, с весело раскрашенной резьбой, с совами, райскими птицами и с большим ликом солнца на узорчатом потолке. Этот теремок, хотя и выпадал из общего стиля, будучи чересчур “театральным”, — Был настоящий маленький chef d’oevre и невиданная в Петербурге новость».

С 1902 г. Головин уже жил и работал в Петербурге, он возглавил художественные мастерские Императорских театров и стал одним из реформаторов декорационного искусства. Б.В. Асафьев писал в своей книге, размышляя о путях развития русского искусства: «Головин, головинское в оперно-балетном театре давно уже сделалось синонимом безупречного вкуса, элегантности, мастерства и щедрости художественного воображения. Ум Головина был в полной мере умом, прирожденным театру, зрелищности, театральности, человеку на подмостках».

Можно лишь согласиться с Асафьевым, добавить тут нечего. Какие только спектакли не оформлял Головин, а ведь каждое либретто, каждое произведение надо было прочувствовать душой, вжиться в него, стать как бы его частью, увидеть ту или иную эпоху… И Головину был дан такой талант. Он говорил, что, прежде всего, нужно знание, которое «одно способно дать полную свободу фантазии».

Перечислим лишь некоторые спектакли, эскизы декораций и костюмов которых были представлены на выставке. Отдельно была выделена «русская тема» — «Волшебное зеркало», балет А.Н. Корещенки, «Лебединое озеро», оперы «Русалка», «Псковитянка», «Борис Годунов». Особые стенды занимал «Маскарад» и его оригинальные костюмы. О том, например, как работал Головин, свидетельствует такой факт: в период подготовки спектакля «Маскарад» Головин, согласно воспоминаниям Б.А. Альмедингена, выполнил около четырех тысяч рисунков костюмов, гримов, предметов мебели и бутафории, не считая вариантов и деталей декораций.

«Дон Жуан» Мольера (премьера 9 ноября 1910 г., Александринский театр), «Дочь моря» Ибсена (1905 г. Михайловский театр), «Безумный день или женитьба Фигаро» (1927 г. МХАТ), «Кармен» (1908 г. Мариинский театр), «Отелло» (1930 г. МХАТ), «Гроза» Островского (1916 г. Александриский театр), балет «Сольвейг» Грига ((1922 г. Гос. Акад. Театр оперы и балета бывший Мариинский), «Каменный гость» Даргомыжского (1917, Мариинский театр), в 1910 г. он оформлял «Жар-птицу» Стравинского для парижских гастролей антрепризы Дягилева, и т. д.

Особый раздел экспозиции был посвящен художественному оформлению оперы Глюка «Орфей и Эвридика» (1911 г. Мариинский театр). Опера эта очень хороша, как известно, и если б мы имели возможность услышать и увидеть ее в декорациях и проч. Головина, думается, впечатление осталось бы на всю жизнь. После премьеры критик К.И. Арабажин писал в «Биржевых ведомостях»: «Александр Головин — большой и самобытный художник, его обаянию не обидно и приятно подчиниться. И результаты получились блестящие! Целая симфония красок. Все обдуманно, стильно, законченно, подчинено внутренним требованиям художественной логики и экспрессии. Верх изящества — занавес — словно кружево лучших брюссельских мастериц. Каждая последующая картина дает ряд нарастающих художественных впечатлений. Прекрасна роща с гробницей Эвридики. За ней следует дикая местность у врат ада, ее сменяет еще мертвенная, но ярко-светлая, точно наполненная атмосферой утренней зари картина Елисейских полей — словно царство блаженных снов и бескровной радости. Но вот последняя картина: любовь Орфея победила и вознаграждена, Эвридика ожила, остается светом и счастьем праздновать великую победу любви, и перед нами — красочный гимн красоте, свету, солнечному дню и радостям жизни… Все это подернуто и пронизано тонким пониманием XVIII в., глубоким проникновением в эстетические переживания эпохи, но сквозь призму большого художника наших дней. “Орфей” Головина — это самая тонкая и талантливая из сценических постановок, идущих от идеи главенства живописи над другими искусствами».

Одним словом, писать о таких выставках достаточно непросто. Хочется, чтоб все взглянули на эту сказочную красоту, на волшебный мир Серебряного века, мир русского модерна, мир театра.

И заканчивая свой рассказ, хотелось бы еще сказать несколько слов о дивных пейзажах и натюрмортах Головина. Это тоже нечто совершенно своеобычное, очень красивое. Это тоже своеобразный головинский мир, витиеватый, кружевной, декоративный, с тем самым «волшебством красок», богатейшей цветовой палитрой. Это заросшие парки и березки, и днем и ночью, и пейзажи парка в Павловске, которые, кстати, дали пищу декорациям к «Орфею». «Лесная река» (1908-1910), «Березы ночью» (1908-1910), «Пруд в чаще» (1909), «В старом парке» (1910-е), «Болотная заросль» (1917), «Осенний пейзаж» (конец 1910-х), «Осень» (1920-е).

И самые разнообразные натюрморты — цветы, цветы и изумительные фарфоровые вазы. Говорят, что Головин сам любил разводить цветы на своей даче. Что ж, цветы дают самую настоящую колористическую пищу художнику. «Флоксы» (1911), «Цветы» (1911), «Натюрморт. Цветы» (около 1912)...

В 1928 г. Головину было присвоено звание народного артиста Республики. В том же году вышла первая монография о его творчестве, написанная Э. Ф. Голлербахом.

Праздничные воспоминания оставляет встреча с великим мастером Серебряного века Александром Яковлевичем Головиным, в творчестве которого органично соединились традиция и современность, строгость неоклассицизма и декоративная изысканность стиля модерн. Искусству он служил беззаветно!

Наталья Масленникова Источник: stoletie.ru